О дорогах

 Все было просто (рис.1). Каменка (дорога, вымощенная булыжником) шла из города по ул. Суворова, поворачивала около Красной школы на улицу Железнодорожную, и продолжалась до станции, где несколько расширялась (привокзальная площадь) и заканчивалась сразу же за зданием станции. Все остальные улицы Громов были без твердого покрытия. Поэтому весной, осенью, а периодически и летом они превращались в труднопреодолимые препятствия. По улице Суворова иногда колоннами ездили танки. Самым интересным был момент преодоления ручья, что течет поперек улицы, вдоль кладбища. Если успевали, то, собравшись на горке около кладбищенского забора, мы наблюдали за этим интересным событием. Танки грязи не боялись. По Заводской улице изредка ездили машины. Но и их хватало, что бы сделать улицу не только не проезжей, но и трудно проходимой. Особенно это касалось ее нижней части, которая, начинавшейся за бревенчатым мостом через ручей.

Был свидетелем того, как женщина на самом перекрестке Восточная - Заводская, так застряла в грязи, что не могла вытащить сапоги из глины. Помучавшись, она вынула ногу из сапога, пыталась вытащить сапог руками, не удержалась и стала ногой в грязь, погрузившись в нее сантиметров на двадцать. Кое как она вырвала сапог и, держа его в руках, перебралась поперек улицы к колодцу (он тоже стоял на перекрестке), вымыла грязную ногу, переобулась и пошла дальше вверх по Заводской.

В особенно дождливые периоды, жители нижних улиц (Луговая, Нижняя луговая), идя в на привокзальную площадь, доходили до дома №12, затем по меже между двенадцатым и десятым домом, выбирались на кладбище, оттуда во двор бани. Вокруг нее все было густо усыпано шлаком от котельной, обогревавшей баню, а поэтому достаточно чисто. Кроме того, во дворе бани была водоразборная колонка, где все мыли сапоги, и уже тогда выбирались на каменку Железнодорожной улицы. Оттуда рукой подать до станции.

Зимой ситуация существенно изменялась. Всю грязь и ухабы засыпал снег. Не знаю, как в центре города, но в Громах снег если и чистили, то очень редко. Дороги ничем не посыпали. Поэтому они представляли собой утрамбованный машинами и ногами чистый снег. Такое покрытие было твердым почти, как лед и скользким.

Грузовые машины (а легковых тогда вообще не было) могли зимой ездить по таким дорогам только с цепями, которыми обматывали задние колеса. При этом они издавали характерный лязг.

О бомбах

 Тропинка через кладбище было хорошо протоптана, и однажды, бывший фронтовик, идя по ней, обратил внимание на железку до блеска затертую ногами. Присмотревшись, узнал оперение бомбы, торчавшей из земли. Приехавшие саперы, подтвердили, что это неразорвавшаяся бомба, времен недавней войны.

В те годы еще оставались две воронки от бомб. На схеме они обозначены небольшими красными кружками. А большим кругом отмечена болотистая низина, куда бомбы падали, но не взрывались. Пашковская (ул. Восточная 23), которая жила в этом доме и во время войны, бывало, вздыхала: «Сколько их туда упало! А ведь когда-нибудь взорвутся. Что здесь останется?».

Почему бомбы падали так далеко от вокзала? Сейчас сказать трудно. Толи точность была плохонькая, то ли бомбы сбрасывали там, куда не доставал огонь зениток. Жить то хотелось всем.

Привокзальная площадь. Вокзал

Привокзальная площадь ст. Громы была во всех отношениях центром нашего района (рис.2). Здесь была конечная остановка автобуса №1. Отсюда люди ездили в «город». Вокруг площади стояли деревянные магазины, «восьмой» и «дежурный», в вокзале размещался ресторан.

Существенную самостоятельность району придавали собственная больница и поликлиника, которые также находились на привокзальной площади.

Как то я нечаянно проглотил гильзу от мелкокалиберного патрона. Меня тут же отец отвел в больницу. Врачи заверили, что ничего страшного нет, и на душе родителей стало легче.

Была в Громах и своя аптека. Находилась она в здании красного кирпича, расположенного за путями в районе железнодорожного детского сада. Ею заведовал Корогодский Илья Моисеевич – старый еврей. Его все знали и уважали, когда он умер, на похороны собралось столько народу, что кладбище с трудом смогло всех вместить.

На самой площади, ближе к поликлинике, летом устанавливали небольшой ларек, торговавший мороженным и газированной водой. Там можно было купить за символическую сумму газировку без сиропа, а можно было купить подороже, но с сиропом. Мороженное было молочное за 95 копеек или сливочное за рубль тридцать.

С точки зрения взрослых мужиков, важным было то, что выпить можно было не только в  привокзальном ресторане, где было все дороже, но и еще в нескольких точках попроще. В одном здании с «восьмым» магазином находилась «забегаловка» без названия, но по количеству народа существенно конкурирующая с рестораном. Рядом, поближе к больнице, стоял еще ларек человек на пять, десять стоячих мест – тоже популярное место. Поскольку пьющих было много, то «по просьбам трудящихся» был выстроен еще один павильон голубого цвета на том месте, где обычно стоял ларек с мороженным. В народе его звали «голубым Дунаем».

Женщинам это разнообразие не нравилось – начались письма в городские власти[1]. В связи, с чем было принято потрясающее решение. Вместо питейного ларька (возле больницы) сделали книжную лавку. Чистой воды «имитация работы» - книжная торговля прогорела в считанные месяцы. Книги вывезли, ларек снесли.

По средам на привокзальную площадь приезжала машина с керосином. В ее ожидании собиралась огромная очередь из пенсионеров и детей среднего школьного возраста. Из машины керосин сначала наливали в большую алюминиевую емкость, а затем продавец, он же водитель машины, мерной кружкой через лейку разливал керосин по подставляемым емкостям.

Здание вокзала (Николаевский вокзал) после войны уже не восстанавливали. Вместо него было выстроено новое (рис.2), по сравнению со старым, неказистое здание. Тем не менее, вокзал тогда был настоящий. Отсюда уезжал и сюда же возвращался поезд Полоцк – Ленинград. Останавливался поезд из Минска. Был зал ожидания с большими деревянными скамьями, у которых были такие же большие спинки. На вокзале дежурил свой милиционер. Вдоль путей шел перрон, несколько возвышавшийся над остальным уровнем. На перроне, как и положено, был голубой ларек. В нем торговали раками и пивом на розлив. А еще там можно было купить замечательные пончики. Без всякой начинки, но обсыпанные сахаром. Согласно традициям вокзалов тех времен, на перроне в районе поликлиники стояло небольшое здание «Кипятилка». Всякий пассажир там мог набрать кипяченой воды.

Рассказывают[2], что после войны на вновь выстроенном вокзале, собиралось на ночь много опустившихся, бездомных калек, которых после войны хватало. Жизнь помаленьку налаживалась, но вокзал со своими постояльцами сильно портил общее впечатление. Однажды поздно вечером подъехал «Воронок» и всех калек куда-то увез. В народе говорили, что их всех расстреляли. Верить в это не хочется, но ведь в то время, в самом деле, расстрел считали хорошим решением возникавших вопросов.

Быт

 В 1953 году, когда наша семья поселилась в Громах, Заводская улица заканчивалась там же где и сейчас. Но за ней сразу же начинался луг. Весьма низкое, иногда просто болотистое место. От луга остались только названия улиц – «Луговая» и «Нижняя луговая». Если перебраться через железнодорожную ветку, то за ней местность повышалась и постепенно переходила в песчаные холмы, которые назывались «Горы». Сейчас их нет – песок ушел на строительство мясокомбината.

Домашняя живность

Наличие луга, сельских корней у жителей Громов и тяжелого послевоенного материального положения способствовало тому, что во многих семьях были коровы, практически у всех были свиньи и куры. Весь этот набор был в первое время и у нас. На приусадебных участках все квадратные сантиметры земли засаживались полезными овощами и картошкой. Только полоска между дорогой и домом отдавалась цветам – палисадник. В моде были георгины, и их разнообразие было удивительным.

С наступлением зимы начиналась пора забоя свиней. То справа, то слева слышались их предсмертные вопли. Меня родители оберегали от подобных зрелищ, но посмотреть, как свинью разделывают, меня пускали. Для этой работы собиралось два-три мужика (соседи или родня). Сначала паяльными лампами обжигали щетину, поливали тушу горячей водой и скоблили шкуру косой, предварительно отсоединив ее от косовилья. Затем тушу разделывали, вынимая все внутренности, и подвешивали. На этом первая часть работы заканчивалась, хозяйки жарили свежее мясо на свежем сале, и начинался праздник желудка. Оттенки вкуса усиливали водочкой. Надо сказать, что свежее мясо летом в магазинах не продавали – не было холодильников в современном понимании этого устройства. Хотя ближе к весне откуда-то со стороны Секеровщины через Громы автомашинами возили напиленные параллелепипеды льда. Отец говорил, что в специальных складах его укладывали на пол, пересыпали опилками и таким образом поддерживали летом низкие температуры.

Особой частью зарезанной свиньи были окорока. Их солили и на зиму подвешивали на чердаках. По весне их необходимо было провялить на солнышке. Все домики Громов разукрашивались двумя, а то четырьмя окороками, подвешенными под крышами так, чтобы на них не попадала вода.

Жители улиц, которые располагались недалеко от нашего перекрестка (Заводская – Восточная) отдавали коптить окорока Захаровым, что жили на улице Восточной, 29. У них была на огороде банька, топившаяся по черному - дым из печки попадал непосредственно в помещение бани, а затем через всякие щели выходил на улицу. Соответственно под потолком подвешивали окорока, а печку топили для большего количества дыма зелеными молодыми елками. Захаровы, как только выпадал снег, ездили в лес на заготовку елок. Помню, весь двор был завален ими. От них шел густой хвойный дух.

Жильё

Дома, в основном послевоенной постройки, точнее нужно было бы называть хатками. Размер, которых не превышал 5 х 6 м с дверными проемами, высота которых требовала сгибаться при входе. Во многих домах после войны мужиков не было вовсе. Выглядели такие дома убогими больше походили на сарайчики. Даже к концу пятидесятых были дома с земляным полом.

Наш дом был на тот момент самым новым. Отец, будучи главным лесничим Полоцкого лесхоза, мог взять относительно большой кредит, имел доступ к хорошему лесу и технике. В то время дом сильно выделялся своими размерами (особенно высотой и большими окнами).

Окна больших размеров и квартиры с большей высотой потолков были только в домах построенных еще при царизме для железнодорожников. Борьба за возможность получить квартиру в таком доме велась и явная и тайная.

В одной из таких квартир жила семья Тетеревских. Хозяин работал в депо слесарем, был членом партии чуть не со времен революции. Но в 37-ом это в зачет уже не шло – 10 лет без права переписки. Через несколько дней после суда пришли хмурые люди, и его жена с детьми и имуществом оказалась на улице. Неделю пришлось жить на вокзале – все боялись взять на квартиру семью «врага народа». Сжалилась и не испугалась только семья сторожа кладбища Тентелова. Взяли женщину и детей к себе на постой. Лет через двадцать Тетеревского посмертно реабилитировали, а вдова даже получила какую-то денежную компенсацию.

Поднять бы дело этого человека, и посмотреть, кто писал доносы. Думаю, есть большая вероятность того, что клеветнику и дали освободившуюся квартиру.

Досуг

В отсутствии телевидения, компьютеров и интернета организовать досуг в пределах одной семьи было сложно. Поэтому соседи по вечерам часто ходили друг к другу в гости. Время проводили в разговорах. Широко были распространены карточные игры, шахматы и шашки. Чтение книг в Громах, которые, по сути своей, были рабочей окраиной Полоцка, популярностью не пользовалось. Забегая вперед, скажу, в первом классе, где нас было 48 человек, только у четверых детей кто-то из родителей имел высшее образование.

Молодежь по вечерам, несколько раз в неделю, могла сходить на танцы. Летом в железнодорожный садик, а зимой в железнодорожный клуб. Правда, это стало возможным, после того как несколько позже к клубу пристроили еще небольшое помещение - танцзал. В основном помещении был кинозал.

Как - то старший брат с друзьями собрались в кино. Это была картина «Герои Шипки». Я тут же потребовал, что бы меня отпустили с ним. Брат сопротивлялся, как мог, но родители настояли. Совершенно не понимая, что происходит на экране (мне около пяти лет) я, в первые же пятнадцать минут фильма, довел брата до белого каления вопросами «Где здесь немцы?». Замолчал я только после того, как брат пообещал, что после следующего вопроса мне придется смотреть фильм из под стула.

Весьма широко в то время была распространена художественная самодеятельность. Ее концерты устраивались в организациях по праздникам и собирали много народу. В отсутствие телевизора сравнивать таланты было не с чем.

Выпивка среди взрослых, как составная часть досуга, была, мягко говоря, распространена широко. Мужики за время войны довольно сильно пристрастились к водочке. «Боевые 100 грамм» сделали свое дело. Государство тоже заботилось о выпивающих – я уже говорил о количестве питейных заведений в Громах. В дни зарплат, мужики группами, поддерживая друг друга, или поодиночке, перемещались странными зигзагами, падали, поднимались или засыпали там, где упали.

Анекдот той поры. Рассказан Игнатьевым Иваном Дорофеевичем (Заводская 6). Работал он машинистом на маневровом паровозе серии Ов – «овечка».

Как - то после зарплаты идет машинист домой. На полном автопилоте. Открыл калитку во двор, сделал два шага, а автопилот возьми да откажи. Упал машинист посреди двора в лужу. Не успел сообразить, что делать, как из-за сарая вышла свинья и улеглась возле хозяина. Попробовал мужик глаза открыть, но через муть ничего не рассмотрел. Дотронулся рукой – на душе полегчало: «Шинель то колючая – наверное, железнодорожник» подумал мужик. Рука скользнула дальше и наткнулась на соски: «точно железнодорожник – и пуговицы в два ряда»[1]

Анекдоты на пустом месте не растут.

Удобства

Вода. Как я уже говорил, на все Громы была одна водораздаточная колонка. Стояла она во дворе бани. Понятное дело за водой туда не набегаешься. Жители нашего перекрестка брали воду из колодца, который и находился возле моста через ручей, в трех метрах от этого самого ручья. Что текло по этой канаве, откуда текло это мало кого волновало. Воду в дом таскали ведрами, которые крепились к коромыслу. Одно ведро обычно стояло на кухне, а второе – в коридоре.

Помню, Эдик Реер, из каких-то пацанских побуждений бросил в этот колодец дохлую кошку[2]. Как это выяснилось, уже не помню, но качество жизни, как сказали бы сейчас, резко упало. Шум и гам был большой. Соседи собирались кучками и интенсивно обсуждали сложившуюся ситуацию. Все решилось просто – семья шалуна выделила деньги на чистку колодца, а мужики с азартом отчерпали всю воду. По этому поводу у нас на веранде была организована выпивка – все были довольны.

Воду для полива огородов брали из канавы (ручья), т.к. воды в колодце на все нужды не хватало.

Канализация. Такое слово я, по-моему, услышал впервые только в средних классах школы.

Баня. Приземистое одноэтажное здание, выстроенное рядом с больницей (фото нет). В ней была парикмахерская с репродукцией парадного портрета И.В. Сталина в военном френче с трубкой в согнутой руке, изображенного на фоне книжных шкафов. Были там две раздевалки, моечное отделение и замечательная парилка. Не было самой малости – канализации. Мыльная вода текла по канаве в ручей, который протекает рядом в низине.

Все знали, что самый лучший пар бывает приблизительно до обеда. А поскольку все хотели попариться, то очереди в банные дни были постоянным явлением.

Электричество. Оно было. Но не было электросчетчиков. Количество потребленной энергии подсчитывали из количества и мощности лампочек и количества розеток. Думаю, что на каждую розетку начислялась определенное количество энергии. Видимо такое положение со счетчиками было только на периферии и поэтому в магазинах можно было купить патрон для лампочки, в котором были отверстия под розетку. Такая конструкция позволяла уменьшить до минимума количество настенных розеток и пользоваться, при необходимости розеткой – патроном. Назывался такой комбинированный патрон «жулик».

Бытовые приборы.

Из электроприборов сначала были только электроплитки. Но они были маломощными, медленно разогревались и были «одноместными». Пользовались ими только, чтобы разогревать уже приготовленную еду.

Роль радио была очень высока. Это был источник наиболее свежей информации и культуры. Чаще всего в семьях оно работало в фоновом режиме. С шести утра и до двенадцати ночи. При этом одновременно являлось и будильником. Я не раз слышал от взрослых, заходивших в наш дом и не услышавших звук радио: « А если война. И знать не будете». В те годы люди хорошо понимали, как важно пораньше узнать, что началась война.

Отопление. Почти до конца пятидесятых годов отопление домов осуществлялось печками. Одна из них была «русской» с лежанкой и занимала полдома. Хайло выходило на кухню. Второй печкой часто была так называемая «железная печка». Т.е. она, конечно же, была кирпичной, цилиндрической, но облицована была крашеной жестью. Печи топились, в описываемое время, исключительно дровами.

При таком способе обогрева домов окна зимой были покрыты ледяными узорами, которые иногда был очень красивы. При этом слой льда, который образовывался внутри дома, мог доходить в нижних углах стекол до сантиметра толщиной. В верхней части окон они могли и не замерзать. Если приходилось сидеть дома, то в качестве какого-то развлечения, подходил к окну и собственным дыханием растапливал лед на стекле. Получалось маленькое прозрачное отверстие. Можно было смотреть, что происходит на улице.

Если на улице был не сильный мороз, а дома хорошо натопили печь, то лед на окнах таял. На подоконниках стояли лужи. Для их сбора по сторонам подоконника подвешивали бутылки, а по подоконнику прокладывали узкие тряпочки, концы которых заталкивали в бутылку. Одной из моих семейных обязанностей было следить за тем, чтобы бутылки не переполнялись. Я выливал из них воду в помойное ведро (прообраз канализации) и вешал их на место.

Пища и ее приготовление. Конечно, зимой приготовление еды и отопление дома старались совмещать. А летом это было очень неудобно. Поэтому пользовались керосинками. Поскольку они воняли керосином и чадили, то их старались поставить где-нибудь в коридоре. Несколько позже появились керогазы – более совершенное устройство. Керосин, каким - то образом, сначала превращался в газ, а затем сжигался. Это давало гораздо больше тепла и соответственно требовалось меньше времени на готовку. Вонь от него была такой же, как и от керосинки.

Сама еда была весьма однообразной. Это зависело от малых зарплат с одной стороны, а с другой - очень маленьким ассортиментом в магазинах.

Талонов к тому времени уже не было, но очереди были за всем. Давали определенное количество продуктов в одни руки. Поэтому родители обычно ходили в магазин вместе с детьми. Одно время настолько стало плохо с хлебом, что его боялись продавать в магазине. В битве за место у прилавка ломали все. В качестве решения вопроса, в торце дежурного магазина, прорезали небольшую амбразуру и хлеб стали продавать только через нее.

Зимой основной едой становилась вареная картошка, которую макали в натопленное сало. При этом сало не выжаривали совсем, а только слегка поджаривали – получались шкварки. Вместо свежих фруктов и овощей на стол ставили саленные огурцы, квашеную капусту, маринованную бруснику, моченые яблоки, грибы в разных видах. Заготовка грибов и ягод была не развлечением, а обязательным занятием, позволяющим, как то разнообразить стол.

В те годы, человека, вернувшегося из дома отдыха или санатория, обычно спрашивали: «На сколько поправились?» Цифра 3 кг обычно удовлетворяла любопытство спрашивавшего. Может с этим и связано, что в 50 – ые годы дверей в автобусе было всего две, да и те были в два раза уже современных, но все как-то легко в них проскакивали.

О гудках. С наручными часами даже у взрослых было плохо. И часов не было в продаже и денег на часы не хватало. Все шло на пищу, на одежду, на стройку какого-никакого жилья. Жизнь рабочего люда в Громах определял гудок. Он гудел утром, что означало начало рабочего дня, днем – перерыв на обед и вечером - окончание рабочего дня. При помощи гудка родители управляли детьми –«Что б к гудку был дома».

Смерть Сталина

 Бабушка, разбудила меня утром и сказала тревожным голосом: «Умер Сталин». Я не знал кто это. Бабушка долго пыталась мне объяснять, но я так и не понял. Сошлись на том, что это очень большой человек и завтра она покажет мне его фотографию в газете. Я понял ее дословно и с нетерпением ждал газету, надеясь увидеть фотографию сказочного великана. Мое разочарование было велико - поясной потрет на первой странице, никак не соответствовал моим ожиданиям. Через некоторое время к старшему брату пришли двое его друзей и сказали, что по поводу смерти Сталина скоро будут гудеть все паровозы. И в самом деле, раздался мощный гул. Ребята побросали свои дела и выскочили на улицу слушать. Я, было, бросился за ними, но бабушка пресекла мой порыв, сказав, что без ботинок в такую грязь не пустит. Один ботинок нашелся сразу, а второго не было. Пока я его искал, гудок кончился. Расстройству моему не было пределов. Я горько расплакался. Бабушка и ребята меня долго успокаивали, утверждая, что гудок одинаково хорош, что дома, что на улице. Я не верил.

Начало второй волны развития Громов

 Первая волна развития современных Громов, как я уже говорил, была связана со строительством железной дороги и особенно станции Полоцк 2 и пристанционного поселка.

Авторемзавод

Приблизительно 1954 году в Громах началась серия новых больших строек. Первым начали строить Авторемзавод, который решено было разместить на площадях ликвидированного Полевого ремонтного батальона (ПРБ). Основной продукцией завода тогда были капитально отремонтированные грузовые ГАЗы. Для бесперебойного обеспечения новой стройки, улица Суворова от красной школы до переезда в районе современной маневровой[1] горки была превращена в каменку (брусчатка). Приблизительно в тоже время каменку продлили и по Железнодорожной улице до ее пересечения с ул. Суворова.

Появление Авторемзавода существенно и на долгие годы сняли напряженность с трудоустройством в Громах и даже в городе в целом. Началось постепенное обустройство территории вокруг ремзавода и строительства жилья по улице Ленинградской для его работников.

Качество ремонта машин по началу было, прямо скажем, неважнецким. Часто видел заглохшие машины, которые смогли после капитального ремонта доехать только до красной школы. Квалифицированных кадров всех уровней не хватало. Обучение происходило, как говориться, на марше.

Анекдот в тему. Рассказан, приблизительно в описываемые времена, Игнатьевым Иваном Дорофеевичем (Заводская 6).

Как-то заспорили в Берлине русский солдат - водитель с американским[2], кто лучше разбирается в автомобилях. Договорились, что по очереди каждый должен на слух определить марку 10 автомобилей. Первым подвергся испытанию американский солдат и угадал все десять автомобилей. Русский солдат тоже легко угадал первые девять. Видит американец, что дело идет к ничьей и решил: «Пусть не выиграю, но над русским подшучу». Поймал он собаку, привязал к ее хвосту десяток пустых консервных банок и отпустил. Прислушался русский солдат и бодро отрапортовал: «Полуторка после третьего капитального ремонта».

Теперь - то всем ясно, что под благополучие Ремзавода еще при его рождении была заложена мина замедленного действия. Дело в том, что капитально отремонтированный автомобиль обходился сельскохозяйственному предприятию (а именно для них ремонтировал машины завод) не намного дешевле нового. И только плановая система хозяйствования, когда все за всех решалось «наверху», заставляло хозяйства в обязательном порядке капитально ремонтировать старые автомобили. Через сорок лет, с распадом СССР и переходом на рыночные отношения, капитальный ремонт машин, да и сам Авторемзавод стал никому не нужен. Мина сработала.

46-ая железнодорожная школа

В этом же году (1954) началось строительство 46-ой железнодорожной школы на улице Заводской. Первым делом, в середине лета, снесли два дома (рис.1): Алексеевых (дом 3) и Естифеевых (дом 5). А затем начали рыть котлован. Это было редкостное развлечение для детворы со всей округи. Мы как могли, просачивались по возможности ближе к работающим бульдозеру или экскаватору. Именно тогда я впервые почувствовал запах, который издает большое количество перевернутой земли. Котлован был глубокий, так как под школой, в соответствии с требованиями той поры, было запланировано бомбоубежище. Ближе всего удалось рассмотреть работу экскаватора, который углублял ручей, протекающий по территории школьного двора. Дело в том, что на некотором протяжении ручей течет вдоль огородов друзей моего детства Толика и Саши Захаровых (дома  по Восточной улице). Как говориться, юрисдикция рабочих, которые нас гоняли со стройки, не распространялась на территорию огородов. По руслу ручья положили железобетонные трубы, сделали три колодца с металлическими люками и все это закопали. Впоследствии получилась спортивная площадка. Мы же, еще несколько лет играли в этих трубах, представляя себя матросами подводной лодки.

Стройка шла целый год и к концу строительства пространство вокруг здания школы и дорожку к калитке заасфальтировали. Это был первый асфальт в Громах. Его варили в котлах прямо по месту укладки. Кстати, в центре города с асфальтом было тоже плохо, а вот между Полоцком и Витебском он уже был. Укладка асфальта вокруг школы на многие годы вперед ввело в речь детей новый оборот «Пошли на асфальт». От калитки в школьном заборе к брусчатке на ул. Суворова проложили тротуар из кирпича.

Как водится, к 1-ому сентября 1955 года строители немножко не успели. Но в октябре все школьники выстроились в колонну перед красной школой. Впереди учителя, а в самом начале колонны знамя школы и духовой оркестр. Торжественно колонна прошла по новой мостовой ул. Суворова к новой школе (рис.3). Все выстроились пред крыльцом (тогда еще не было сквера перед школой) и директор Дёмин Виталий Иванович прочел речь, в которой от имени учеников благодарил партию и правительство за заботу, рассказал, сколько стоило строительство школы, и призывал ее беречь. Оркестр грянул Гимн, а после все разошлись по классам. Среди школьников был и мой старший брат. Он пошел в девятый класс.

Младшие школьник, которые учились в деревянной школе (рис.4.), которая располагалась по ул. Суворова, перешли в новую школу без особой помпезности[3].

Особенности учебного процесса

Поскольку брусчатка на Суворовой хоть и уменьшила общее количество грязи во время дождей, но коренным образом ситуацию не изменила. Поэтому перед крыльцом школы было установлено большое корыто и дети перед входом в школу мыли в ней сапоги. Из числа учеников назначались дежурные, которые строго следили за чистотой обуви. О сменной обуви как - то никто и не помышлял. Не у всех было чего менять.

В 1956 году я пошел в первый класс. За пару дней до первого сентября родители выдали мне 1 рубль, я сбегал в парикмахерскую, где меня и остригли «наголо». С гигиеной в те времена было неважно. И для предотвращения распространения вшей ребят в школе и в армии стригли под «ноль».

Радикальным решением было бы стричь и мальчиков и девочек, но традиции не позволяли. Периодически по классам ходили медики и всех проверяли на вшивость. В этом же году школу переименовали в 46 железнодорожную.

Нас, послевоенных детей, было много. Первоклассников хватило на четыре класса. В первом «Г», куда я попал, было 48 человек. В этот же класс волею судеб попала и Света Щербак – будущая моя жена. Поэтому, когда меня спрашивают, как я познакомился с женой, честно отвечаю: «Не помню». Как-то обошлось без официальностей. По крайней мере, стандартной фразы «Девушка, девушка, а как Вас зовут?», точно не было.

Согласно тогдашним педагогическим воззрениям, первоклассники начинали писать карандашами. Продолжалось это месяца три. Для письма использовались тетрадки с разлиновкой как показано на рис.5, т.е. было три основных горизонтальных линии, а также верхняя и нижняя добавочные. Соответственно были и наклонные, которые отстояли друг от друга на ширину буквы. А затем начинался кошмар – переходили на чернила. В арсенале первоклассника появлялись ручка с перышком №48[4] и чернильница – непроливайка (рис.6). В самом деле, если такую чернильницу аккуратно положить на бок, то чернила из нее не выльются. Но портфели младшеклассников по дороге из дома до школы проделывают такие замысловатые траектории, что чернила даже из такой замечательной конструкции выливались. Несколько поправляло дело упаковка чернильницы в тряпочный мешочек, но несущественно. Поскольку чернила оставалось только на донышке, то писать становилось трудно – чернил, захватываемых пером, не хватало и на одну букву. Поэтому начинали поворачиваться назад и макать в чернильницу, стоящую у соседей. Дружба в младших классах процесс динамический. За один урок с владельцами полной чернильницы можно было раздружиться и несколько раз. Тогда приходилось ловить момент, когда учительница отвернется к доске и бежать на соседний ряд. Если учительница замечала, такое нарушение дисциплины, то в дневнике появлялась запись: «Плохо вел себя на уроке».

Другая проблема возникала, когда чернильница была полной. Тогда перышко захватывало много чернил и любое резкое движение приводило к тому, что капля срывалась с пера и падала на тетрадь. Появлялось пятно замысловатой формы, называвшееся «клякса».

Сейчас, при изобилии детских психологов, обязательно, в каком либо научном журнале, появилась бы статья «Клякса, как источник детских стрессов». Тогда же это считалось нормой школьной жизни.

Директором школы, как я уже упоминал, был Виталий Иванович Дёмин. Бывший военный, большой любитель построений на плацу. Соответственно по разным поводам в школе на втором этаже часто собирались «линейки» - все ученики выстраивались вдоль стен, директор выходил в центр и громким, командирским голосом произносил: «Здравствуйте, товарищи школьники!». Мы, по крайней мере, младшие школьники, радостно орали: «Здрав–ствуй-те». Директор выдерживал паузу и произносил: «Не слышу». Все повторялось сначала. Обычно для перехода к повестке дня хватало троекратного повторения этой традиционной процедуры.

Еще Виталий Иванович лично возглавлял борьбу с курением среди школьников. Происходило это всегда одинаково. В середине урока открывалась дверь, входил директор и требовал, чтобы мальчишки вышли к доске[5]. Далее следовало требование вывернуть карманы. Старшеклассники были уверенны, что такие рейды директор устраивал, когда у него кончались папиросы.

Новости быта: водопровод, брусчатка.

Где-то в 1957 году дело с грязью на Заводской улице существенно улучшилось (грязи стало больше) – от Суворова по Заводской улице до Восточной проложили водопровод и в конце поставили водоразборную колонку. А незадолго до этого засыпали колодец. Он совершенно не соответствовал санитарным нормам. Глина, поднятая из глубин, оказалась наверху да еще в виде небольшого вала. Дожди ее размывали, и она равномерным слоем покрыла всю улицу. Нет худа без добра. Проблем с водой на нашем перекрестке решилась. Именно так считали все жители перекрестка. И в самом деле, за водой к бане, уже ходить не приходилось. А о подводке воды в дом, тогда даже и не мечтали. Где взять трубу, трубопроводную арматуру? Ничего этого в магазинах не продавали. Водоканал на частника смотрел, в лучшем случае, с брезгливостью. Собственно как и все остальные государственные конторы.

Через год, когда глина осела, на улицу самосвалами стали возить несметное количество песка. Его распределили равномерными кучками от Суворова до конца забора школы. Он довольно долго лежал без дела и детвора, со всех окрестностей, целыми днями возилась в нем, строя песчаные замки. Затем начали возить камни. И началась строиться каменка. Мы часами торчали вокруг рабочих – было очень интересно. Надо сказать, что технология укладки современной тротуарной плитки и той каменки существенно отличались. Хотя как сейчас, так и тогда труд был в основном ручной. Раньше каменщик, стоя на коленках в песке, перед уже уложенными камнями, укладывал камни в песок и с каждым следующим рядом он пятился назад. В руках у него был мастерок, которым в песке выкапывалась лунки под размер камней, а на ногах от голени до коленок были одеты защитные щитки. Приблизительно такие, как у современных хоккейных вратарей. После укладки нескольких рядов, каменщик вставал с колен, брал трамбовку и слегка осаживал уложенные камни. Помощники подбрасывали камни поближе к месту укладки, равняли предварительно песок и посыпали песком уже уложенные камни. В самом конце привозили трактор - каток, который окончательно осаживал (тромбовал) камни.

Особенности частной застройки.

Приблизительно в это же время, а может несколько раньше, начался бум строительства частных домов из шлакобетона. Это объясняется относительной дешевизной процесса. Шлака в Громах от паровозов было в избытке. Он лежал горами вдоль путей за поликлиникой (если смотреть с привокзальной площади). Зимой будущий застройщик на санках с ящиком таскал, в свободное от работы время, этот шлак себе домой. За зиму он успевал накопить шлак на весь дом. Весной изготавливалась опалубка по всему периметру дома высотой сантиметров 30. Делался большой ящик для приготовления раствора, который (раствор) состоял из шлака, небольшого количества цемента и воды. После застывания раствора в опалубке, ее снимали и поднимали выше. Так ряд за рядом рос дом. Конечно же, никаких бригад мастеров не приглашали – дом строился своими руками. Работа была тяжелая, но, как теперь говорят сильно мотивированная – семья ведь жила во времянке (хатке), где было тесно и холодно.

Дома первое время были очень сырыми и холодными. Но по мере того, как вода из стен испарялась, дома становились теплее. Их можно было сравнивать с деревянными.

Детские игры

 Детские игры. Летние

Я опишу только те, которые со временем пропали.

Подковырка.

На земле чертится прямоугольник и в середину кладут два кирпича (рис.7). Имеется также небольшая палочка, которая укладывается поверх кирпичей, а так же палка побольше (приблизительно 1м).

Играет две команды по 2-3 человека в каждой. Попеременно одна находится в «доме», вторая в «поле» и наоборот. Играют до того момента пока одна из команд не наберет обусловленного заранее числа очков. Набрать очки можно только, играя в «доме».

Каждый из игроков команды «дом» должен выполнить три действия последовательно:

1.Большой палкой подковырнуть маленькую палочку по возможности сильней. Чтобы она улетела подальше в поле. После чего большая палка кладется на кирпичи так же, как лежала маленькая. Если игрок команды «поле» поймал палку в воздухе, то команды меняются местами. Если палочка упала на землю, то игрок команды «поле» с того места, где приземлилась палочка пытается ею сбить с кирпичей большую палку. Если это удается, то право дальнейшей игры переходит к следующему игроку команды «дом». Первый игрок, при этом, никаких очков команде не приносит. Если большую палку сбить не удается, то первый игрок имеет право выполнить следующее действие;

2.Левой рукой подбросить маленькую палочку, и, как можно, сильнее, ударить её большой палкой. Если игрок команды «поле» поймал палку в воздухе, то команды меняются местами. Если палочка упала на землю, то игрок команды «поле» с того места, где приземлилась палочка, пытается бросить маленькую палочку так, что бы она попала в начерченный на земле квадрат. Если это удается, то право дальнейшей игры переходит к следующему игроку команды «дом». Первый игрок, при этом, никаких очков команде не приносит. Если попасть в квадрат не удалось, то первый игрок имеет право выполнить следующее действие;

3.Нужно правой рукой держать большую палку и одновременно большим и указательным пальцем этой же руки держать маленькую палочку. Приблизительное исходное положение палок показано на рис.8. Затем необходимо подбросить маленькую палочку, и, пока она летит, необходимо размахнутся большой и ударить маленькую палочку, так что бы она улетела, как можно дальше. В соответствии с количеством шагов, на которое улетела маленькая палочка, начисляются очки.

Существенный момент. Маленькую палочку необходимо подбрасывать приблизительно над центром квадрата. Если удар оказался неудачным, и палочка упала в квадрат, то все ранее заработанные очки пропадают и команда из «дома» переходит в «поле».

После того, как последний игрок «дома» выполнили все три действия (или ему пришлось прервать свои действия) команда переходила в «поле».

Как видно, игра направлена на развитие глазомера и координации движений. Кроме того, вырабатывает навыки работы в команде.

Шлёп. Игра, которой увлекались дети средних классов. Увы, играли на деньги. Деньги были, конечно, небольшие. Максимум можно было выиграть или проиграть сумму равную двум, трем стоимостям проезда в автобусе[1].

Основой игры являлось переворачивание монет, лежащих на земле путем удара по ним большой металлической шайбой, которая собственно и назывался «шлёп». На рисунке 9 показано приблизительное расположение монеты и шлепа, а так же  направление удара. Если монета переворачивалась, то она считалась выигранной, и ее можно было забрать себе.

В начале игры разыгрывалась очередность нанесение ударов. Для этого на земле рисовалась линия и в ее середину укладывались стопкой монетки. Обычно пять копеек с игрока. Вторая линия рисовалась в нескольких метрах от первой. Игроки по очереди бросали шлеп, стоя на второй линии в направлении линии с монетками.. Право первого удара выигрывал тот игрок, у которого шлеп перелетев через линию с монетками, приземлился ближе всего к линии. Чем дальше приземлялся шлеп, тем позже наступала очередь бить по монеткам. Могло так случиться, что к моменту подхода очереди монеток на земле и не оставалось. К наибольшей удаче приводил бросок, который сбивал стопку монет. В таком случае все монетки можно было забрать сразу.

В игру прекратили играть в 1961 году. После деноминации стоимость монет возросла в десять раз. И финансовых возможностей пацанов перестало хватать на игру.

Детские игры. Зимние

Я уже говорил, что дороги зимой в Громах были можно сказать гладкие скользкие и твердые. По крайней мере, мальчишки и девчонки массово катались на коньках по дорогам. При этом особых следов от коньков и не оставалась. Особой популярностью, из-за утрамбованного снега, пользовалась горка на Заводской улице. Надо сказать, что до укладки брусчатки, горка была короче, но круче, чем сейчас. Десятки ребят собирались на ней. Днем ребята помладше, а вечером - постарше. Машины ездили редко и родители не боялись выпускать гулять на улицу детей даже дошкольного возраста.

Кроме санок и коньков для катания с горки использовали снаряд под названием рогоза (рис.10). Она изгибалась из прутка или из трубки. Много лет я уже не видел ее у пацанов. Думаю, что большинство современных детей даже не слыхали такого названия. Катались на ней стоя. Если рогоза была большая, то на ней могло катиться с горки несколько ребят сразу. Кто-то забирался внутрь и присаживался, а рулевой стоял на полозьях, держась руками за верхнюю дугу. По ровной дороге на ней катались как на самокате, отталкиваясь одной ногой.

У ребят постарше было особое развлечение. Когда на улице становилось темно, хватались руками на остановке за задний бампер автобуса и, когда он трогался, скользили за ним на ногах. Называлось это кататься на «лапотках». Помню, что ноги довольно быстро от тряски дервенели и после метров 200 обычно большинство пацанов от автобуса отцеплялись. Потом шли назад на остановку и ждали следующий автобус. Конечно, это было возможно только на дорогах той поры, когда машин практически не было, а снег был скользкий, как лед. Такой способ передвижения подвергался резкой критике со стороны всех взрослых.

Наличие двух горок на Заводской и Восточной улице, делало катание на лыжах массовым увлечением местных детей. Когда стали постарше, ходили кататься на «откос» - насыпь ветки от ст. Громы на Витебск. Но больше всего нам нравилось кататься на «противотанковом рве». Он огибал Громы с Юга Если правильно проложить лыжню и хорошо ее раскатать, то можно было, съехав в низ, по инерции взлететь на половину высоты второго склона рва. Иногда мы перебирались за «откос» и шли по полю еще километра полтора. Я уже говорил, что там были «горы». Нам нравились не очень крутые, но длинные спуски.  На фотографии (рис.11), которую я сделал совершенно недавно, видна часть противотанкового рва, находящегося напротив заводоуправления мясокомбината. За последние пятьдесят лет он стал не таким глубоким и зарос кустарником.

Дуб

Мне хотелось бы думать, что одной из достопримечательностей улицы Алексеева (Заводская) является дуб (рис.12), который растет во дворе дома 12. В 2012 году ему исполнится приблизительно 60 лет.

Летом 1955 или 1956 года я и Коля Кухаренко под предводительством Кости Бахно пошли на работу к его дедушке. Он работал стрелочником на слиянии веток, которые шли от ст. Громы на Витебск.[2] Гуляя вокруг бутки стрелочника, мы наткнулись на небольшую посадку дубов. Я думаю, им было года по три - четыре. Я и Коля выдернули руками по дубочку и притащили домой. Несмотря на столь варварский способ пересадки, мой дубок прижился.

По нынешним временам, все мною описанное выше, как – то совсем не укладывается в понимание - двое дошкольников под предводительством четвероклассника идут за город (приблизительно 1,5 км) одни без сопровождения взрослых. Я что-то не помню, что бы меня ругали за этот поход. Сейчас родители водят детей за руку до четвертого курса университета.

Цыгане

До середины пятидесятых цыгане были кочевым народом. Перемещались они на крытых повозках (штук по 10-15 в каждом таборе). Я помню, бегал на привокзальную площадь смотреть на остановившийся для краткого отдыха табор. Шумный был народ. Вся площадь уставлена повозками. Цыганские дети с визгом бегали  между лошадьми и телегами. Взрослые затаривались, чем могли в магазинах. При этом очень громко разговаривали друг с другом. По нашим понятиям, просто кричали.

К концу пятидесятых годов кочевую жизнь цыганам запретили и одному или нескольким таборам выделили место на лугу для построек домов. Первое время они жили в шатрах, снятых с телег.  Постепенно стали строить дома. Как только возводились стены и крыша, шатры переносились в дом. Пищу готовили по привычке на кострах. В основе своей взрослые цыгане были малограмотными, каких либо специальностей не имели.

В то время весь народ жил бедно, но цыгане выглядели еще бедней. В какой-то мере это объяснялось наличием большого количества детей, малых зарплат мужчин и небольших заработков цыганок, которые обосновались на базаре и занимались гаданием. А отчасти это было связано с их общим отношением к собственному внешнему виду. Сейчас бы сказали, что взрослые цыгане (мужчины) просто не заморачивались на эту тему. Однажды летом родители поручили мне перетаскать колотые дрова с улицы во двор. Работа была скучная, поэтому я часто отдыхал, наблюдал за жизнью улицы.

Сначала вверх по Заводской прошел цыган лет 40. Одет он был в замызганные одежки, грязноватые сапоги и помятую кепку. Часа через полтора я опять увидел его. Это было поразительное зрелище – от прежней одежды на нем осталась только кепка. На ногах были, как их тогда их называли, полуботинки (туфли). Но главное - на цыгане был новенький костюм светло-голубого цвета. Такого костюма в Громах я не видел ни на учителях, ни на врачах, ни на ком. Под одной мышкой он нес свои старые сапоги, которые были, без какой либо упаковки. Под другой – тоже без всякой упаковки  - пласт копченых ребер. К концу лета я с трудом стал узнавать этот светло-голубой костюм. Он приобрел нормальный серый оттенок и практически ничем не выделялся на громовских улицах.

Иван

Во все времена и в любой местности наиболее известными жителями были юродивые. Они выделялись поведением, рассуждениями, одеждой. Взрослые к ним относятся с некоторым сочувствием, а дети среднего возраста пытаются над ними неумно подшучивать, иногда даже издеваться. У нас в Громах это был Иван. Нельзя сказать, что он был совершенным дураком – но очень уж прост. Читать, писать и считать не умел. Отличался беззлобностью, полным спокойствием и трудолюбием. Этот набор качеств позволил ему еще в довоенные годы устроиться на работу в больницу разнорабочим. Администрация им была довольна – безотказный, любую, соответствующую его уровню, работу выполнял беспрекословно и быстро. По завершении работы сразу же приходил к своему начальнику и спрашивал, что еще нужно сделать. Премировали его за такое отношение к труду дополнительной кормежкой, которая оставалась после обеда от больных. Зарплату ему выдавали мелкими купюрами, поскольку малое количество купюр он воспринимал, как малую зарплату и обижался.

Случилась война. Больницу эвакуировали. Ивана почему-то с собой не взяли. А может он и сам не поехал - не понимал человек своего счастья.

Когда в больницу приехало немецкое начальство решать, как лучше использовать пустующие помещения их встретил Иван, готовый выполнить любую работу. В помещении больницы была организована столовая для немецких солдат, которых везли по железной дороге, Иван опять был при деле. Платили ему зарплату или нет – неизвестно. Но кормили отменно. Аппетит солдат, которых перевозили в эшелонах, видимо был не очень. Поэтому оставалось много еды. В этом плане Ивана не обижали, и он был доволен, а может даже и счастлив. Уже после войны, когда мужикам становилось скучно, Ивану часто задавали один и тот же вопрос: «Иван, а как тебе при немцах жилось?» Иван отвечал на него всегда честно и однообразно: «Ай, добра жылось – вядро макарон ды и з мясам, як зъем…». Юмор ситуации заключался в том, что такой ответ сходил с рук только ему. Другим такие слова могли стоить и жизни.

Уходя, немцы так же не взяли Ивана с собой.

Когда, после войны, больница возвратилась на старое место, главврача первым встретил Иван с метлой в руках – никем не вверенная ему территория была чистой и аккуратной. Жизнь продолжалась.

Шестидесятые годы

Вокзал и привокзальная площадь

Эти годы прошли для Громов явно неоднозначно. С одной стороны станция Громы прекратила свое существование в качестве пассажирского вокзала. Поезда из Минска и Ленинграда перестали на ней останавливаться. Закрыли соответственно ресторан, зал ожидания, разобрали перрон. Автобусы стали ходить по ул. Суворова до конца города без захода к вокзалу. Дальше, хуже - больницу и поликлинику перенесли в Новку. Закрыли и разрушили железнодорожный клуб и железнодорожный сад. Разломали парикмахерскую. Не перенесла новых санитарных требований и баня. Правда вместо деревянного «дежурного» магазина построили кирпичный, но в целом привокзальная площадь окончательно потеряла статус центра района Громы.

К концу шестидесятых был построен долгожданный пешеходный мост через железнодорожные пути. Это сделало безопасным хождение детей из района ремзавода в школу. Взрослые то же перестали лазить под вагонами.

Авторемзавод

С другой стороны начал интенсивно развиваться ремзавод – вокруг него по улицам Ленинградской и Чайко[1] строились многоэтажные жилые дома (рис.13), появился продуктовый магазин, почта, детский сад и парикмахерская.

В планах было застроить всю ул. Чайко многоэтажками. В огородах частных домов переписали деревья и кустарники и даже выплатили за них компенсацию. Всю улицу перекапали и провели водопровод и канализацию. Приблизительно 1966 году между ремзаводом и улицей Невельская было создано футбольное поле с беговой гаревой дорожкой.

Кроме ремонта автомобилей на авторемзаводе был выстроен цех ремонта двигателей, а также начали выпускать (не ремонтировать) моечные машины и вагондомики. Была создана линия по восстановлению коленчатых валов. Количество рабочих быстро увеличивалось. Механический цех (парк станков) работал круглые сутки.

На фотографии (рис.14), за недавно выкрашенным забором, виднеется разрушающееся здание, в котором в шестидесятые годы размещалось заводоуправление.

Мясокомбинат

В начале шестидесятых за противотанковым рвом началась огромная стройка – мясокомбинат. Соответственно каменку улицы Суворова продлили до новой стройки. Туда же перенесли конечную остановку автобуса № 1. В 1965 г мясокомбинат мощностью 35 т переработки мяса и 5 т колбасных изделий был сдан в эксплуатацию. Надо сказать, что его появление мало отразилось на облике Громов. Находился он за городом, жилых домов и какой либо непроизводственной инфраструктуры не строил. Прямо скажем, что и мяса в местных магазинах так же не прибавилось. Сильнее всего напоминал о его существовании тошнотворный запах, который, при определенных направлениях ветра, накрывал все Громы. Мой отец по этому поводу мрачно шутил: «Зельцем[3] пахнет». Еще одной приметой наличия мясокомбината стало появление помятых во всех отношениях мужиков, которые ходили от дома к дому с вопросом «Мясо (колбаса) надо?».

По какой причине – не знаю, но в 2000-ых годах он прекратил свое существование. На фотографии (рис.15), сделанной летом 2012 года, видно здание заводоуправления. Видимо подобное зрелище и породила фразу, обычно идущую из глубины души – «Мерзость запустения».

Мелькомбинат

К середине шестидесятых годов в облике Громов появилась доминанта – огромные по объему и высоте здания мелькомбината (рис.16). Туда устроились работать после окончания школы несколько моих одноклассников. Они и организовали мне экскурсию на самую высокую крышу. Прошло много лет, но я до сих пор помню величественную панораму Полоцка и окрестностей. Если бы на той крыше сделать смотровую площадку, то от экскурсантов отбоя бы не было.

Бичом предприятия стали голуби и сопутствовавшая им антисанитария. Администрация назначила плату за уничтожение одного голубя в размере пяти копеек (стоимость проезда в автобусе). В качестве доказательства нужно было принести, кажется, правое крыло. За день мужики легко зарабатывали себе на вечернюю выпивку[1].

Рядом с мелькомбинатом были построены несколько многоэтажных жилых домов, а рядом с ним выстроили детский сад.

Дороги

Шестидесятые годы превратили Громы в промышленную окраину Полоцка. Возросшие финансовые возможности города, в сочетании с деньгами предприятий позволили серьезно увеличить количество улиц с твердым покрытием. К тому же открытие нефтеперерабатывающего завода упростило задачу с поставками битума. Улицы стали покрываться асфальтом.

Приблизительно в 1962 году каменку по Алексеева продлили до конца улицы, а к концу шестидесятых отсыпали гравием до самой Новки.

Появилось два новых автобусных маршрута. Шестой соединил центр города с Мелькомбинатом, Локомотивным депо и Ремзаводом, а одиннадцатый из центра города возил людей на улицу Осипенко.

Машин становилось все больше и больше, а детей на горках все меньше и меньше. Машины, правда, были в основном грузовые. Увеличение количества машин привело к тому, что кур перестали выпускать на улицу. Постепенно от кур отказались совсем.

Автобусная остановка Громы на Суворова

Цивилизация в Громах росла пропорционально времени. Было решено, что на автобусных остановках нужно сделать навесы, где бы можно было спрятаться от дождя. Один из них стоит (по дороге в город) и по сей день, а с навесом на остановке в обратном направлении приключилась трагическая история. Толи с квалификацией у строителей были проблемы толи с совестью, но это нехитрое строение, состоящее из двух кирпичных стенок расположенных под прямым углом друг к другу и крыши, стало наклоняться сразу же после окончания стройки. Постепенно дело стало приобретать угрожающий характер. Решено было разобрать этот навес. Разбирали его люди с тем же уровнем квалификации, что и у тех, кто его строил. За первый день работы они успели разобрать короткую стенку, а длинную, которая собственно и была накренена, оставили на следующий день. Пока были две стены, они как то еще держали друг друга. Но когда убрали одну, то вторая не стала ждать следующего дня и упала. Под ней погиб одиннадцатилетний мальчик.

Школа № 12

Школа № 12 по улице Алексеева

Железная дорога, как сказали бы теперь, постепенно освобождалась от непрофильных активов. Все железнодорожные школы были переведены в разряд общегосударственных. В связи, с чем наша 46 ж.д. школа стала 12-ой городской.

Война все дальше и дальше уходила в прошлое. Мужики все реже и реже в застолье вспоминали боевые походы. В детях же нужно было как-то воспитывать патриотизм. На примерах мирной жизни это удавалось неважно, а вот на примерах войны каждый знал, как воспитать патриота.

В этом смысле 12-ой школе повезло - до войны в красной школе учился Алексеев И.Е.. В войну, освобождая город Россошь, он погиб. За этот бой, ему было посмертно присвоено звание Героя советского союза. В торжественной обстановке было официально объявлено всем школьникам, что наша школа получает название «Имени Алексеева И.Е.». На втором этаже был оформлен стенд, посвященный герою. На школе повесили мемориальную доску, а через некоторое время во дворе школы появился бюст  (Рис.17). Улицу Заводскую переименовали в ул. Алексеева.[1].

В шестидесятых годах в школе еще было довольно много учителей мужчин. Физика – 3 учителя, математика –2 учителя, история -2 учителя, рисование, труд, пение и физкультура по одному учителю мужчине. Директором тоже был мужчина. Поэт сказал: «Мамы всякие важны, мамы всякие нужны». Думаю, что эта идея вполне относится и к преподавательскому составу любого учебного заведения. По крайней мере, нам пацанам, общаться с учителями – мужчинами было как-то проще.

О развитии спорта в школе №12

В 1961 году учитель физкультуры Поклонов Геннадий Егорович, организовал из пятиклассников секцию спортивной гимнастики. Мы три раза в неделю приходили в спортзал после уроков и готовились к соревнованиям по разряду «Юный гимнаст». Начать заниматься спортом в пятом классе, по тем временам, было нормальным явлением. Такие же секции были и в остальных школах города. Где-то ближе к весне в нашей школе было проведено первенство города по спортивной гимнастике. Мы победили всех с большим отрывом.

Конечно, вне конкуренции были игровые виды спорта футбол и баскетбол. Спортивная площадка при школе не пустовала весь световой день. Она была вытоптана до асфальтоподобного состояния. Сегодня она выглядит гораздо респектабельней. Английский газон (рис. 18).

Согласно тогдашним традициям, в канун годовщины октябрьской революции по улицам города устраивали легкоатлетическую эстафету. Так вот, в 1964 году наша школа выставила три состава команд. Соответственно они заняли первое, второе и пятое место.

И здесь я опять упомяну Поклонова Геннадия Егоровича. То, что школа была всегда в лидерах по всем видам спорта, развиваемых в школах – его заслуга. Поступал он просто. Как только видел на физкультуре бравого пацана или подвижную девчонку, то брал их за руку и лично вел в какую - либо секцию городской спортивной школы. Кто-то бросал, но многие оставались. Они и ковали спортивную славу школы.

Быт

Постепенно ушла в прошлое оклейка стен внутри домов газетами. Стало возможным покупать обои. Правда, под обои первым слоем все равно по привычке клеили газеты.

Улучшение финансового состояния людей к началу шестидесятых стало проявляться в том, что стало возможным покупать вещи не связанные с непосредственным поддержанием жизни. Например, радиоприемники или так называемые радиолы – радиоприемник с проигрывателем. Соответственно стало возможным слушать не обязательный набор песен по радиовещанию, но покупать пластинки и слушать их в любом количестве в любое время. Кроме того, радиоприемники позволяли слушать иностранные станции, вещавшие на СССР. Это давало возможность получать другую (кроме официальной) оценку происходящих событий. Материал подавался в них также очень идеологизированно. Просто идеология была другая. К этому времени за слушанье «голосов», как тогда их называли, в тюрьму уже не сажали, но неприятности по работе могли возникнуть существенные. Поэтому взрослые не очень - то хвастались новыми знаниями.

В 1964 году в Задвинье построили ретрансляционную вышку, кажется 110м высотой. Соответственно стало возможным смотреть телевизионные программы. Тут же возникла проблема – до постройки вышки в городские магазины телевизоры не привозили вообще. А после постройки их возможно и завозили много, но существенно меньше, чем это требовалось нашему городу. Другими словами – возник дефицит телевизоров, который длился более года. Некоторые не могли купить телевизор по финансовым соображениям. Так или иначе, когда по телевизору транслировали матч сборных Бразилии и СССР (за Бразилию тогда еще играл Пеле) у нас дома собралась 22 человека. Дети сидели перед телевизором на полу, взрослые частично сидели (сколько было посадочных мест), а частично стояли. Я почему-то слегка опоздал и что бы увидеть, что происходит на экране, мне пришлось два тайма стоять на табуретке позади всех гостей. Ближе к экрану подобраться было немыслимо.

Приблизительно в 1966 году появились в продаже стиральные машины. Т.е. во множественном числе исчислялось их количество, а марка была одна – Рига 15. Из автоматики была только одна функция – время стирки. Ее можно было настроить, повернув на нужное количество градусов механический таймер. Отжим выстиранного белья производился двумя роликами, которые вращались вручную. Между роликами заталкивали отжимаемую вещь, и начинали вращать специальной ручкой один из роликов – пуговицы сыпались, как горох. Воду заливали в эту машину ведром, в это же ведро после стирки  сливалась и грязная вода. При этом многие считали, что вручную отстираешь лучше, да и белье в ней быстро изнашивается но, тем не менее, машины постепенно появились практически во всех домах. 

Заключение

Семидесятые и восьмидесятые годы не принесли в жизнь громов существенных изменений. Ранее выстроенные предприятия работали. Происходила плавная эволюция.

Авторемзавод возводил в районе ул. Невельской, в меру возможностей, жилые дома. Железная дорога освободилась от паровозов и перешла на тепловозную тягу. Стрелочников на маневровых путях заменила автоматика.

Население Громов постепенно старело. Вырастающие дети переезжали на Мариненко, в Новополоцк, на Аэродром.

Девяностые подкосили Громы. Обанкротился мясокомбинат, На ладан дышит Авторемзавод.

Старики, приспособленные всей прошлой жизнью к существованию без всяких удобств, продолжают возделывать грядки. Молодежь по воскресеньям их навещает. Все больше домов остаются без хозяев, зарастают огороды, дома стоят с выбитыми стеклами.

Новое поколение в таких условиях жить не хочет и не будет. Шансов, что к улицам Громов подведут тепло, канализацию и газ нет. Считая себя патриотом этого района, тем не менее, думаю, что всей жизни ему осталось два, максимум три десятилетия.

Единственно новым явлением, замеченным мною в Громах за последнее время, оказалось снос заброшенного дома силами коммунальных служб города. Если так пойдет и дальше, то последующие поколения станут свидетелями  восстановления «Великого поля», которое изображено на карте 1780 года.

Увы, нам!